А у нас на Венере. Фантастическая повесть - Червяков Александр

– Ну-ка, ребята, давайте попейте водички, успокойтесь. Это всё я, старый дурак, виноват. Конечно же, мы их всех вытащим. Живыми.

И смешно стукает своим стаканом с газировкой об наши. Пьёт. Я тоже беру стакан со стола и выпиваю воду. Действительно, становится легче. Успокаиваюсь.

– Последняя просьба, мальчики. Пока идёт спасательная операция – пожалуйста, не говорите о ней никому. Понимаете, никому?

Я киваю головой.

– А запирать нас больше не будут? А планшеты отдадут? – спрашивает Сеня.

– Не будут. И планшеты мы вам сейчас вернём.

Тут Сенька вдруг говорит:

– Ну хорошо, вниз Вы нас не берёте… Тогда можно хотя бы служебную ленту новостей нам открыть? Ну пожалуйста…

Архидемон недовольно вздыхает и поворачивается к терминалу.

– Серверная-два, дайте Трифонова. В общем так, планшеты младшим Романову и Дымкову я вернул. Простил? Нет, не простил. Заслужили. Короче, откройте им доступ на служебную ленту новостей, иначе они снова куда-нибудь полезут и чего-нибудь натворят. Знаю, что не по инструкции. Запиши в журнал – по особому распоряжению руководства.

Мы с Сенькой сидим в нашей каюте, прямо на полу. Держим планшеты, и смотрим. Лента обновляется примерно каждые 15 минут, и эти каждые 15 минут тянутся невыносимо долго.

= Сканирование сонаром подтверждает: челнок движется к поверхности =

Иногда мы отрываемся от планшетов, пьём чай, едим, пытаемся разговаривать. Но всё равно все наши мысли там, далеко, на северном полюсе. На равнине Снегурочки, возле оскалившегося страшной черной пастью купола.

= Сканирование сонаром: челнок находится в 40 метрах от поверхности =

Я стягиваю комбез, ложусь в койку под одеяло и пытаюсь заснуть. У меня это не получается очень долго. Наконец, я засыпаю. Во сне мне снится земной снег, которого я никогда не видел, потом лысый Трифонов в турболифте, а потом почему-то школьный аквариум, в котором плавает рыба, на которой написано «путассу натуральная в масле».

= Визуальный контакт. Челнок на уровне 0, до выхода из пещеры меньше 10 метров =

Мы снова сидим на полу, каждый с планшетом на коленках. Коленки у меня почему-то дрожат. Очередные 15 минут ожидания.

= Стыковка со спасательным аппаратом произведена успешно. Готовьте госпитальную. Живы все. Стартуем немедленно =

Я не могу себя сдержать. Я то ли пою, то ли ору. Меня, наверное, слышно на другом конце станции. Я прыгаю по всей каюте так, как будто хочу пробить головой потолок. Я взмахиваю руками широко-широко. Потом я набрасываюсь на радостно вопящего Сеньку, мы вместе валимся вниз и начинаем кататься, сцепившись, по полу. Почти как в той, давно забытой, школьной драке. И тут я понимаю, что на свете нет никого счастливее меня.

Мы с Сенькой стоим в коридоре госпитального отсека и ждём. Вообще мы ждём уже целую вечность: третьи сутки, если быть точным. Но я знаю, что осталось уже совсем недолго. Сегодня мама позвонила, и сказала, что сейчас за нами придут. Пришел тот самый охранник, который тащил нас тогда в кабинет Главного, а потом караулил, когда мы сидели в каюте. Вместе мы отправились на центральную площадку, потом долго ехали в турболифте, потом прошли в госпитальный отсек. Охранник оставил нас возле двери и велел ждать.

Наконец, дверь открывается. Появляется медсестра и зовёт нас внутрь. Я прохожу в каюту, вижу маму, а рядом, в койке – отца. У него забинтованы грудь и правая рука, но он смотрит на меня и улыбается. Я хочу закричать от радости, но потом вспоминаю, что вообще-то нельзя. Особенно в больнице. И что десять лет – это уже тот возраст, когда мужчина в присутствии женщин должен вести себя солидно. Я просто молча крепко-крепко обнимаю папу. Неожиданно меня хватает мама и тоже начинает обнимать. И плачет. Я терплю, потом говорю немного обиженно:

– Мам, ну ты чего? Ну хватит… Ты не меня обнимай, ты папку обнимай, это ж не меня с поверхности достали!

Сперва мама молчит и только плачет. А потом говорит:

– Дурачок…

Слышно, как отец смеётся. Наконец, мама меня отпускает, я снова подхожу к папке и беру его за руку. Он долго и весело-весело смотрит мне в глаза.

– Ну что, как дела, Романовы?

Из соседней комнаты заходит Анатолий Сергеевич – бодрый, но бледный, прихрамывает, рука на перевязи. В другую его руку, как клещ, вцепился Сенька, даже костяшки побелели. Не оторвать. И щекой к отцу прижимается. Наконец, замечает мою маму, тут же смущается, руку отпускает. Но потом хватает снова. Стоит, молчит, будто подбирает слова. Наконец, неловко так выдаёт:

– Иван Андрианович, здравствуйте. А мы тут… Мы тут с Ромой нечаянно всех его «драконов» расплавили… Вы же ему ещё привезёте оттуда, снизу?

Отец закашлялся, а потом Сенькиному папе подмигивает:

– Сергеич, слушай, ты как насчёт снова смотаться вниз на поверхность? Видишь, тут у детей по лавовым драконам вышла недостача!

Анатолий Сергеевич широко улыбается:

– Не успели вернуться на станцию, а тебя снова шлют в пекло! И кто? Собственный отпрыск! Дожили…

А отец смотрит на Сеньку прямо и говорит:

– Знаешь, Сеня… Ты нам с папой дай, пожалуйста, немножко передохнуть, а там, глядишь, мы с ним и действительно снова рванём вниз. За драконами. Договорились? Черти бездны не боятся!

– А ангелы? – хитро так спрашивает Сенька.

Отец видно, как в шутку что-то хочет сказать, но вдруг нахмуривает брови, задумывается. А потом говорит всерьёз:

– Прости, малыш. Забыл. И ангелы – тоже!

Станционный смотритель

Сидим мы с Сенькой дома в каюте, делом заняты. Придумали мы из конструктора большую модель нашей станции собрать. С планшета Сенькиного чертежи скачали, фотографии. Сенька говорит:

– И всё-таки какая ваша станция громадная! Интересно, нам деталей от конструктора хватит на такую здоровую? А если нет?

– Ничего, – отвечаю. – Если вдруг не хватит, то у Васька спросим, у него точно такой же конструктор дома есть. Он даст, если я попрошу, он не жадный. Только вот из конструктора модель – она же как пустая внутри получается. Без обшивки совсем не то.

– А мы, – Сенька тогда говорит, – из конструктора как бы каркас соберём, а снаружи его плёнкой оклеим, и вообще получится станция как настоящая!

– А оболочку верхнюю мы как сделаем? – спрашиваю. – Ну, несущий баллон? Он же из всей модели самый громадный должен быть, и из конструктора непонятно, как такой соберешь.

Сенька задумался, а потом отвечает:

– Значит, сделаем просто модель нижней надстройки. А то действительно модель получится такая огромная, что даже в каюте не поместится.

Тут к нам в гости как раз Васька пришёл. Сразу ясно – наш человек. Как узнал, чем мы заняты, так сам сразу предложил свой конструктор тоже принести. Сидим, обсуждаем, как будем собирать палубы, как будем их соединять, из чего шахты сделаем для турболифтов. Тут Васька вопрос задаёт:

– Сень, а у вас там, на Земле, бывают такие огромные штуки, как наша станция?

Сенька только смеётся.

– Спрашиваешь! Конечно, бывают. Вот нижняя надстройка станции – она высотой в стоэтажный дом на Земле. Только на Земле бывают дома даже в двести этажей, и ещё выше. «Небоскрёбы» называются. Я когда фотографии вашей станции первый раз ещё на Земле увидал, то сразу подумал, что снизу она похожа на… Ну, как будто кучу небоскрёбов рядом понастроили, как в Москва-Сити. Только кверху ногами, и всё палубами и переходами между собой соединяется.

Потом задумался так, и спрашивает:

– А вы сами, ребят, как – хотели бы на Землю слетать?

Хотел бы я! Да ещё как хотел бы. Только вот…

– Знаешь, – говорю, – у вас там на Земле много всего интересного. И леса, и горы, и море, и снег, и пустыни разные. И города, где народу столько, что на нашей станции никогда такая толпа не поместится. Но только насовсем я к вам не хочу.